В этом письме описано мое путешествие из Ленинграда в Лондон. Женившись на англичанке, я уезжал как бы насовсем. Ведь в ту эпоху, когда ни о какой перестройке не приходилось и мечтать, это вполне могло бы быть насовсем. Почему я выбрал такое необычный способ передвижения? Поначалу я, как и все, собирался ехать либо поездом, либо самолетом. В конце концов я взял билет на самолет. Однако тут вмешались международные события. ОВИР выдавал выездные визы сроком на месяц, так что мне надо было покинуть СССР до конца сентября. Но 1 сентября на Дальнем Востоке советской ракетой был сбит южнокорейский авиалайнер. Погибли 300 пассажиров. Разразился невероятный международный скандал. Авиарейсы в капстраны отменили, и мне пришлось сдать билет. Все "отъезжанты" бросились в железнодорожные кассы, и достать билет оказалось совершенно невозможно. И тут, кажется, в какой-то железнодорожной кассе мне посоветовали зайти в Морфлот и плыть пароходом. Что я и сделал. Помню, касса Морфлота была пустая, и мне тут же продали билет, который к тому же оказался еще и намного дешевле даже поезда, не говоря уж о самолете. Так я оказался на грузовом пароходе. Помню, принимавший меня помощник капитана совсем не обрадовался моему появлению (их, очевидно, не извещали заранее о том, что будут пассажиры) и раздраженно заметил: "И что они билеты продают, когда граница почти закрыта!" Но, тем не менее, меня приняли и устроили, как видно из письма.Из того, что я не мог написать маме по цензурным соображениям, сейчас только припоминаю, что наш капитан, выглядевший настоящим морским волком, был постоянно пьян. Помню уже на подходе к Англии на борт поднялись два английских таможенника ( я не мог поверить своим глазам - из-за меня одного их прислали на корабль, как только мы вошли в английские территориальные воды!). Еще только рассвело, а капитан был уже сильно навеселе. Он предложил выпить и таможенникам. И они выпили по рюмке водки, снисходительно глядя на этих "crazy Russians". Вспоминаю также, что хотя капитан уже с трудом ворочал языком, он пустился в рассуждения о том, мог бы он, (очевидно, как я) ради женщины покинуть родину, потом перешел на Достоевского... Мне было жаль, что таможенники не понимали его бормотания. Ну как же! Ведь перед ними была та самая "загадочная русская душа" с непременными пьяными слезами и возможными глубокими прозрениями. Мне было еще больше жаль, что он завел эту беседу со мной так поздно. Тогда я очень любил достоевские разговоры.
Балтийское море, Гамбург
19 сентября 1983 г.
Дорогая мама!
Внемля твоему и тетиному завету, пишу в первые же часы путешествия. Ты, конечно, уже позвонила сестрице и со слов Жорки знаешь, как они довезли меня до проходной, дальше которой их не пустили. Я думаю, что оно и к лучшему, потому что долгие проводы только еще больше напрягают нервы, которые нужно беречь, особенно теперь. Такси довезло меня до следующей проходной, где я выгрузил вещички, гениально уложенные Ритой, и
Ленинградский порт.
отправился искать свой кораблик. Он оказался длинным и невысоким, заставленным всевозможными контейнерами, в общем – обычным грузовым кораблем средней величины. Не могу сказать, что начальство мне очень обрадовалось, но, естественно, беспрекословно впустило и поселило меня в каюте лоцмана, которого почему-то нет. Потом я отправился на погранпункт, где оставил свой паспорт. В пять часов, вместо того, чтобы отчалить, как было обещано в Морфлоте, капитан пригласил меня обедать, что я и сделал. Вся таможенно-пограничная процедура началась после шести и прошла вежливо и безболезненно.
Конечно, чемоданы пришлось разворотить, но самым общим образом и ничто не привлекло особого внимания, ни твой тигровый глаз, ни мои деревяшки с подносами. К пластинкам даже не стали прикасаться. Призываю – пользуйтесь пароходами Морфлота! Отчалили мы около восьми, и если бы не легкое подрагивание пола, можно было бы решить, что мы стоим на месте или, в крайнем случае, что плывем по зеркалу. Каюта вполне чистая, мне выдали все постельные принадлежности, в том числе два одеяла. Умывальник работает. Завтрак в половине восьмого, так что я скоро лягу спать. Говорят, первая остановка в Гамбурге, но, по слухам, особенно разгуливать по нему не советуют в связи с известными событиями. Полагаю, что это письмо отправлю уже с берегов туманного Альбиона еще и потому, что не хочу менять ни одного кусочка своих бесценных фунтов. Одним словом, пока что всё проходит очень легко, я вполне обосновался, покурил на палубе, достал из чемодана новенький югославский свитер и даже хочу спать, т.е. чувствую себя вполне буднично. Ида (вдова моего отца, с которой мы были очень дружны), у которой был вчера, дала мне от морской болезни валидол – по ее словам, помогает. Сказала, что Елена (наша приятельница из Женевы, эмигрантка первой волны) меня ждет с нетерпением, т.е. что там всё по-прежнему. Я даже рад, что уехал, в общем, неожиданно, потому что обошлось без бесконечной вереницы прощаний. Зато самое забавное то, что точное время прибытия парохода никому не известно. Меня это не особенно беспокоит, потому что если мои бирмингемцы из-за этого со мной разминутся, я вызвоню кого-нибудь из лондонских приятелей; как-нибудь доберусь до твердой почвы. На сегодня всё – продолжение следует. (Взял с собой твой список археологических терминов. А все твои репринты + паспорт проигрывателя оставил Жорке со строгим указанием тебе переслать. Зная его расторопность, напомни ему обязательно!) Взял с собой тот томик стихов Лермонтова, что ты мне подарила, полистал и почему-то вспомнил тебе сказать, что на высвободившиеся из-под авиабилета деньги накупил всякой всячины, в том числе Памелке два платка: один пуховый белый, другой цветастый (Рита всё видела). Это я пишу к тому, что когда Таня свяжет шаль, обязательно забери ее, но себе.
20 сентября 1983 г.
Сегодня проспал чуть ли не до двенадцати и вообще сплю целый день – так действует море, очевидно, которое спокойное по-прежнему и не укачивает, а убаюкивает. День был частично солнечный, так что я некоторое время постоял на палубе, а сейчас открыл иллюминатор и пользуюсь свежим воздухом, не сходя с места. Берегов не видно. Кормят помногу, боюсь, что до Лондона я от этого в сочетании со спячкой растолстею. В Гамбурге будем 23-го. Один из матросов мне сказал, что они в прошлый раз были в Гамбурге дней двенадцать назад, т.е. в самый разгар событий, но ходили на берег спокойно и никаких эксцессов не пережили, после чего я решил, что я тоже выйду. Главное – это принять мудрое решение, как известно. Можно пойти принять душ, но почему-то лень.
На корабле в столовой показывают кино, каждый вечер. Я не пошел, потому что предпочел все-таки душ, а после решил беречь себя от простуды. Вообще же в помещениях очень тепло. Уже одиннадцать, скоро опять лягу.
21 сентября 1983 г.
Сегодня всё же поднялся к завтраку, но после опять рухнул и проспал до одиннадцати. Море все так же спокойно, и я решил делать зарядку, что и привел в исполнение: иначе от неподвижности конечности атрофируются. Пообедал, постоял на палубе и теперь сижу в каюте. Ночью небо было чистое, и в мой иллюминатор светила Большая Медведица. Берегов не видно, что не удивительно, если мы, кроме Гамбурга, никуда заходить не будем.
Только что приходил матрос, выдворил меня из каюты и вымыл пол. Шикарная жизнь, даже неловко: я уж так привык в нашей пушкинской лачужке все делать (или не делать) сам.
Ты, когда получишь это письмо, в ответ напиши не только про свои чувства, но обязательно отчитайся о том, как улучшаешь свой быт с помощью соседей и сама: паркет, антенна, струны и т.д. Работает ли проигрыватель? Его в любом случае надо чинить, так что ищи Франца (кто такой не помню) или заводи нового поклонника - мастера на все руки. Если бы я знал, что такая куча денег еще останется, я бы непременно купил тебе новый проигрыватель. Впрочем, это никогда не поздно сделать. У Жорки помимо этих 200 р. останутся еще 150, которые я не успел получить с пластинок. Распорядитесь этим всем сами, ты – в первую очередь. Дружи с Лоркой (моя близкая приятельница, которая жила в доме рядом с мамой в Кишиневе), она хорошая и даже замечательная, но ведь актриса по натуре и порой переигрывает, что, впрочем, ее и не портит. Передай ей поцелуй.
22 сентября 1983 г.
Вчера вечером один из команды попросил меня перевести описание его японского магнитофона (уже известно, что везут переводчика), что я и сделал; думаю, что вполне профессионально: словарь не понадобился. Вообще почувствовал, что соскучился по этой работе, хотя ты будешь в ужасе от такого заявления. Сегодня опять спал после завтрака до обеда, от вынужденной неподвижности закисаю, даже зарядка не помогает. На горизонте время от времени показываются берега; скорее всего, это острова, потому что уж очень быстро исчезают. Море стало более бурным, что, впрочем, видно из иллюминатора, но не ощущается кораблем: очевидно, вес контейнеров не дает ему раскачиваться. Небо в тучах, но не в мрачных. Нас периодически сопровождают птицы, не только чайки: значит ли это, что берег близко? В столовой установлен огромный телевизор непонятной марки, и вчера за ужином посмотрели кусочек датской детской программы: смертельное занудство. Зато цвет роскошный. Сегодня на обед был фасолевый суп и антрекот. На ужин (в 17 ч.) тоже подают первое и второе – вот какая обжираловка! Я пишу тебе таким сумбуром, потому что тебе ведь все эти мелочи интересны, по себе знаю. Не представляю себе, какое сейчас местное время. За ужином подслушал, что через пару часов мы минуем Данию и выйдем в Северное море, а там шторм – 7 баллов! Наконец-то я узнаю, что такое морская болезнь.
23 сентября 1983 г.
Семи баллов не было, но покачивало ощутимо, и у меня, кажется, что-то произошло с давлением: начало сжимать виски и т.д. Тогда я принял Идкин валидол (под язык, естественно) и лег. Что ты думаешь? – так уснул, что не слышал будильника! Опять проспал завтрак. Сегодня предполагается Гамбург, но пока что по обе стороны море и голубое небо. Только что вдали видел лодку под парусами и с веслами. Не иначе, как очередная проделка Хейердала, изучает маршруты викингов.
Постоял полчаса на корме, пробуя загорать. Кругом безбрежный океан, можно подумать, что мы в Атлантике. Между делом узнал, что в Гамбург мы придем в 2 часа ночи и что на берег меня не выпустят. Надо было брать немецкую визу, и это можно было сделать, потому что в Ленинграде есть консульство, но до того ли было?
Как ни странно, на всех вещах в каюте оседает много пыли. Откуда бы ей браться в море?
Гамбург. Порт.
Кругом появились разные кораблики. Значит, действительно приближаемся к порту.
Сейчас 11 вечера (9 по местному). Входим в порт, кругом светится миллион кораблей. Весь вечер просидел перед телевизором, не потому что они показывали что-то особенное, но просто другое. Много рекламы, которая очень красочная. Передачу она не прерывает, а вставляется целыми сериями между программами. Без конца новости. К сожалению, по-немецки понимаю только отдельные слова.
Гамбург. Порт.
24 сентября 1983 г. (Жене исполнилось 35 лет)
Сижу у иллюминатора и рассматриваю Гамбург. Видны пара высотных зданий, шпиль какого-то собора, телевышка, а также огромный подвесной мост необыкновенной красоты. На берег мне нельзя, но меня это уже не волнует. Сейчас пойду приму душ, чтобы подготовиться к завтрашнему Лондону, в котором будем завтра в полночь. Небо безоблачное, а воздух в порту вполне приемлемый, т.е. обычный ленинградский. Половина наших морячков укатила на автобусе в город. Так что в свой день рождения (24 сентября - мой день рождения) я все же пристал к чужеземному берегу, где инфляция и безработица. Интересно, что кругом полно труб заводского типа, но ни одна не дымит. Сам порт кажется пустым, только по причалам разъезжают погрузчики высотой в трехэтажный дом. Наши моряки очень хвалили немецкую технику и эффективную работу и ругали ленивых англичан, у которых вечно все сломано. Куда я еду!?
Гамбург. Телевышка.
Ровно в 18 отбыли из Гамбурга, из порта, и я прирос к палубе. Ты, наверное, думаешь, что Гамбург – это сплошная цистерна с мазутом, а, может, ты ничего не думала, но я так думал, потому что только так представляются портовые города, да еще таких масштабов: дым в небо, сточные воды в море и т.д. Оказалось нечто совершенно неожиданное. Весь правый берег порос лесом, очень густым (а м.б. это парк, но уж очень огромный), в котором стоят двух- трехэтажные дома, современного типа или под старину, с двускатными острыми черепичными крышами, разноцветные, вылизанные, с множеством пристроек, эркеров, балконов. На самом деле, ты это можешь увидеть на открытках, которые тебе присылают, но когда смотришь на открытки, то кажется, что там много подрисовано и отретушировано. Оказывается, так оно есть в натуре, хотя просто трудно поверить глазам. Буквально каждый дом можно поместить в альбом достижений современной архитектуры. По набережной гуляют люди, масса народу катается на яхтах и катерах, машут руками вполне доброжелательно. Я тоже им махал, но каждый раз почему-то оглядывался. В гавани, где стоят все эти яхты, - уж не знаю, личные или прокатные, плавала огромная стая лебедей. В порту! А сейчас проплываем просто мимо свиридовского берега, где на лугу пасутся коровы и овцы. Я конечно понимаю, что все это – загородка, прикрывающая язвы капитализма, и что в каждом таком доме, от которого дух захватывает, веселятся двадцать семь смертных грехов, но уж больно хорошо загородка сделана, да и много ее невероятно.
Вернулись в Северное море. Волны шумят, а качки почти нет. Может быть, я просто привык. Чего доброго, и на берег не захочу выходить, а осталось плыть ровно сутки. В воскресенье, т.е. завтра, я не успею послать тебе телеграмму, уж как-нибудь дотерпи.
25 сентября 1983 г.
Вот я сам себя и сглазил! Качка началась ночью, да еще какая! Сплошные воздушные ямы. Я-то думал, что на море шторм, а утром за завтраком услышал, что баллов никаких нет и это просто «морская зыбь», как они это называют, а качка происходит из-за нашего курса по отношению к волнам. Действительно, море почти спокойное, прозрачно-зеленое, а мы летаем из стороны в сторону и еще неизвестно, когда сменим курс. Ну ничего, за целую неделю один 
день качки – это вполне приемлемо, всё надо испытать. Я ведь уже не помнил, как по морю плавают, а теперь сразу полный набор морских удовольствий.
Качка кончается, во всяком случае, уже можно жить, а то ночью ведь меня буквально ставило на голову и посыпало сверху щетками, сигаретами и часами. На небе ни облачка. Сейчас 20 часов и плыть еще 5. Никак не соображу, сколько будет в Лондоне, когда мы приедем, не то 22, не то 23. Я ведь пока живу по московскому времени.
Уже опять ночь, опять в иллюминатор заглядывает Большая Медведица. По расписанию должны были прибыть в Лондон, но из-за вчерашней качки опаздываем часов на шесть. Всё, морской дневник заканчиваю, последние строчки припишу на суше.
26 сентября 1983 г.
А на сушу выйти не так-то просто. Сейчас 10 утра по-нашему, два часа назад, спросоня, имел беседу с таможенниками, которые выписали мне пропуск на выход в город; досматривать, естественно, ничего не стали. Теперь жду какого-то агента, который должен отправит меня в иммиграционное бюро, очевидно здесь же, в порту. Моих встречающих на горизонте не видно, да это и не удивительно: мало того, что приехал необычным способом, еще и опоздал на шесть часов. Надеюсь все же, что образуется. Утро солнечное (здесь еще только 7), порт чистый, и все работает вопреки рассказам морского волка, но трубы кругом дымят вовсю.
Заканчиваю в новом доме. Все прошло идеально. Памелка (моя жена) готовит ужин. Первое впечатление в следующем письме. Пока что полностью ошеломлен увиденным и мало что могу выразить словами: не могу поверить, что все это реально существует. До следующего письма. Целую. Женя.
